![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
onoff49 в Врачи в пьесах А.П. Чехова.
onoff49 в Врачи в пьесах А.П. Чехова.Три врача есть в пьесах Чехова.
Евгений Сергеевич Дорн, врач («Чайка»)
Астров Михаил Львович, врач («Дядя Ваня»
Чебутыкин Иван Романович, военный доктор» («Три сестры»).
Но у Чехова эти доктора никого не лечат!
Так, в «Чайке» Дорн лишь однажды вспоминает о своей работе акушера, но лишь как о деятельности, относящейся к достаточно отдаленному прошлому:
«Лет 10-15 назад, вы помните, во всей губернии я был единственным порядочным акушером».
На протяжении же всего действия пьесы Дорн отказывается лечить Сорина на том основании, что ему в первом действии 60 лет, а в четвертом – 62 года, и «по законам природы всякая жизнь должна иметь конец».
Он неоднократно предлагает своему пациенту лишь валериановые капли, успокаивающие нервы, но не имеющие никакого отношения к его болезни:
Сорин. Я рад бы лечиться, да вот доктор не хочет.
Дорн. Лечиться в шестьдесят лет!
Сорин. И в шестьдесят лет жить хочется.
Дорн (досадливо). Э! Ну, принимайте валериановые капли.
Аркадина. Мне кажется, ему хорошо бы поехать куда-нибудь на воды.
Дорн. Что ж? Можно поехать. Можно и не поехать.
Аркадина. Вот и пойми.
Дорн. И понимать нечего. Все ясно.
И ещё:
Дорн (Нине, которая подходит). Как там?
Нина. Ирина Николаевна плачет, а у Петра Николаевича астма.
Дорн (встает). Пойти дать обоим валериановых капель...
В «Дяде Ване» доктор Астров говорит о своей деятельности земского врача как о тягостной и весьма обременительной обязанности:
«От утра до ночи на ногах, покою не знаю, а ночью лежишь под одеялом и боишься, как бы к больному не потащили».
Вспоминает он не о процессе лечения и не о вылеченных им пациентах, а об умершем на операционном столе больном: «Привезли с железной дороги стрелочника, положил я его на стол, чтобы ему операцию делать, а он возьми и умри у меня под хлороформом. И когда вот не нужно, чувства проснулись во мне, и защемило мою совесть, точно это я умышленно убил его» .
В пьесе «Три сестры» военный доктор Чебутыкин также рассказывает о смерти своей пациентки, делая при этом вывод о собственной профессиональной непригодности:
«Думают, я доктор, умею лечить всякие болезни, а я не знаю решительно ничего, все позабыл, что знал, ничего не помню, решительно ничего. <…> В прошлую среду лечил на Засыпи женщину – умерла, и я виноват, что она умерла. Да… Кое-что знал лет двадцать пять назад, а теперь ничего не помню» .
Функция Чебутыкина, как доктора, реализуется лишь в констатации нелепой смерти Тузенбаха:
«Сейчас на дуэли убит барон»
На сцене он – лишь вестник смерти, поскольку дуэль вынесена за пределы сценического действия.
С чеховскими докторами связан мотив смерти, а не выздоравления. Так, в «Чайке» финальный выстрел Константина Треплева замещается звуком лопнувшей склянки с лекарством:
Дорн. Ничего. Это, должно быть, в моей походной аптеке что-нибудь лопнуло. Не беспокойтесь. Так и есть. Лопнула склянка с эфиром» .
В пьесе «Дядя Ваня» Войницкий берет из аптечки доктора Астрова морфий, для того, чтобы умереть:
Астров. Ты взял у меня из дорожной аптеки баночку с морфием. Послушай, если тебе, во что бы то ни стало, хочется покончить с собой, то ступай в лес и застрелись там. Морфий же отдай, а то пойдут разговоры, догадки, подумают, что это я тебе дал… С меня же довольно и того, что мне придется вскрывать тебя.
Чеховские доктора занимаются чем угодно, только не лечением больных!
Доктор Дорн постоянно напевает строчки из популярных арий и романсов: «Не говори, что молодость сгубила», «Я вновь пред тобою стою очарован», «Расскажите вы ей, цветы мои», «Месяц плывет по ночным небесам».
Мы знаем также, что между третьим и четвертым действием Дорн путешествует по Италии.
Доктор Астров с огромным удовольствием и необыкновенной серьезностью замещает лесника и выращивает лес, заботясь об изменении русского климата: «И, быть может, это в самом деле чудачество, но, когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти»
Наконец, доктор Чебутыкин на протяжении всей пьесы читает газеты и изредка заносит наиболее любопытные, с его точки зрения, сведения (вроде «Бальзак венчался в Бердичеве») в свою записную книжку.
Объединяет его с Астровым и поиск in vino, если не истины, то, по крайней мере, забвения:
«Обыкновенно я напиваюсь так один раз в месяц. Когда бываю в таком состоянии, то становлюсь нахальным и наглым до крайности. Мне тогда все нипочем!».
«Кулыгин. Как нарочно, у доктора запой, пьян он ужасно» .
Чеховскому доктору по самому роду его деятельности доступно понимание глубинного несовершенства человеческой жизни, самой природы человека:
«Жизнь скучна, глупа, грязна» – выразит их общее мнение доктор Астров.
«Жизнь люблю, но нашу жизнь, уездную, русскую, обывательскую, терпеть не могу и презираю ее всеми силами души»– в этом высказывании Астрова намечено вечное противоречие между той жизнью, которую вынужден прожить человек, и возможным, но недостижимым образом жизни, который рисует ему его возвышенное воображение.
Доктор Чебутыкин намеренно и демонстративно отстраняется от жизни, надев маску циничного равнодушия, чтобы не страдать самому:
Чебутыкин: "Барон хороший человек, но одним бароном больше, одним меньше, – не все ли равно?".
Дорн, пожалуй, единственный из чеховских врачей почти всегда спокоен. Отсюда и его единственное лекарство от всех болезней – валериановые капли, то есть успокоительное.
Очевидно, что физическая болезнь человека оказывается следствием нарушения естественных, бытийных, норм жизни. Лечить болезнь, не касаясь ее глубинных причин, невозможно. Отсюда – две модели поведения доктора, намеченные в чеховской драме: сажать леса, в надежде изменить саму человеческую природу, хотя бы в отдаленном будущем, или равнодушно принимать несовершенство человеческого мира, констатируя лишь смерть своего пациента.
Источник:
http://www.hqlib.ru/st.php?n=114
Евгений Сергеевич Дорн, врач («Чайка»)
Астров Михаил Львович, врач («Дядя Ваня»
Чебутыкин Иван Романович, военный доктор» («Три сестры»).
Но у Чехова эти доктора никого не лечат!
Так, в «Чайке» Дорн лишь однажды вспоминает о своей работе акушера, но лишь как о деятельности, относящейся к достаточно отдаленному прошлому:
«Лет 10-15 назад, вы помните, во всей губернии я был единственным порядочным акушером».
На протяжении же всего действия пьесы Дорн отказывается лечить Сорина на том основании, что ему в первом действии 60 лет, а в четвертом – 62 года, и «по законам природы всякая жизнь должна иметь конец».
Он неоднократно предлагает своему пациенту лишь валериановые капли, успокаивающие нервы, но не имеющие никакого отношения к его болезни:
Сорин. Я рад бы лечиться, да вот доктор не хочет.
Дорн. Лечиться в шестьдесят лет!
Сорин. И в шестьдесят лет жить хочется.
Дорн (досадливо). Э! Ну, принимайте валериановые капли.
Аркадина. Мне кажется, ему хорошо бы поехать куда-нибудь на воды.
Дорн. Что ж? Можно поехать. Можно и не поехать.
Аркадина. Вот и пойми.
Дорн. И понимать нечего. Все ясно.
И ещё:
Дорн (Нине, которая подходит). Как там?
Нина. Ирина Николаевна плачет, а у Петра Николаевича астма.
Дорн (встает). Пойти дать обоим валериановых капель...
В «Дяде Ване» доктор Астров говорит о своей деятельности земского врача как о тягостной и весьма обременительной обязанности:
«От утра до ночи на ногах, покою не знаю, а ночью лежишь под одеялом и боишься, как бы к больному не потащили».
Вспоминает он не о процессе лечения и не о вылеченных им пациентах, а об умершем на операционном столе больном: «Привезли с железной дороги стрелочника, положил я его на стол, чтобы ему операцию делать, а он возьми и умри у меня под хлороформом. И когда вот не нужно, чувства проснулись во мне, и защемило мою совесть, точно это я умышленно убил его» .
В пьесе «Три сестры» военный доктор Чебутыкин также рассказывает о смерти своей пациентки, делая при этом вывод о собственной профессиональной непригодности:
«Думают, я доктор, умею лечить всякие болезни, а я не знаю решительно ничего, все позабыл, что знал, ничего не помню, решительно ничего. <…> В прошлую среду лечил на Засыпи женщину – умерла, и я виноват, что она умерла. Да… Кое-что знал лет двадцать пять назад, а теперь ничего не помню» .
Функция Чебутыкина, как доктора, реализуется лишь в констатации нелепой смерти Тузенбаха:
«Сейчас на дуэли убит барон»
На сцене он – лишь вестник смерти, поскольку дуэль вынесена за пределы сценического действия.
С чеховскими докторами связан мотив смерти, а не выздоравления. Так, в «Чайке» финальный выстрел Константина Треплева замещается звуком лопнувшей склянки с лекарством:
Дорн. Ничего. Это, должно быть, в моей походной аптеке что-нибудь лопнуло. Не беспокойтесь. Так и есть. Лопнула склянка с эфиром» .
В пьесе «Дядя Ваня» Войницкий берет из аптечки доктора Астрова морфий, для того, чтобы умереть:
Астров. Ты взял у меня из дорожной аптеки баночку с морфием. Послушай, если тебе, во что бы то ни стало, хочется покончить с собой, то ступай в лес и застрелись там. Морфий же отдай, а то пойдут разговоры, догадки, подумают, что это я тебе дал… С меня же довольно и того, что мне придется вскрывать тебя.
Чеховские доктора занимаются чем угодно, только не лечением больных!
Доктор Дорн постоянно напевает строчки из популярных арий и романсов: «Не говори, что молодость сгубила», «Я вновь пред тобою стою очарован», «Расскажите вы ей, цветы мои», «Месяц плывет по ночным небесам».
Мы знаем также, что между третьим и четвертым действием Дорн путешествует по Италии.
Доктор Астров с огромным удовольствием и необыкновенной серьезностью замещает лесника и выращивает лес, заботясь об изменении русского климата: «И, быть может, это в самом деле чудачество, но, когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти»
Наконец, доктор Чебутыкин на протяжении всей пьесы читает газеты и изредка заносит наиболее любопытные, с его точки зрения, сведения (вроде «Бальзак венчался в Бердичеве») в свою записную книжку.
Объединяет его с Астровым и поиск in vino, если не истины, то, по крайней мере, забвения:
«Обыкновенно я напиваюсь так один раз в месяц. Когда бываю в таком состоянии, то становлюсь нахальным и наглым до крайности. Мне тогда все нипочем!».
«Кулыгин. Как нарочно, у доктора запой, пьян он ужасно» .
Чеховскому доктору по самому роду его деятельности доступно понимание глубинного несовершенства человеческой жизни, самой природы человека:
«Жизнь скучна, глупа, грязна» – выразит их общее мнение доктор Астров.
«Жизнь люблю, но нашу жизнь, уездную, русскую, обывательскую, терпеть не могу и презираю ее всеми силами души»– в этом высказывании Астрова намечено вечное противоречие между той жизнью, которую вынужден прожить человек, и возможным, но недостижимым образом жизни, который рисует ему его возвышенное воображение.
Доктор Чебутыкин намеренно и демонстративно отстраняется от жизни, надев маску циничного равнодушия, чтобы не страдать самому:
Чебутыкин: "Барон хороший человек, но одним бароном больше, одним меньше, – не все ли равно?".
Дорн, пожалуй, единственный из чеховских врачей почти всегда спокоен. Отсюда и его единственное лекарство от всех болезней – валериановые капли, то есть успокоительное.
Очевидно, что физическая болезнь человека оказывается следствием нарушения естественных, бытийных, норм жизни. Лечить болезнь, не касаясь ее глубинных причин, невозможно. Отсюда – две модели поведения доктора, намеченные в чеховской драме: сажать леса, в надежде изменить саму человеческую природу, хотя бы в отдаленном будущем, или равнодушно принимать несовершенство человеческого мира, констатируя лишь смерть своего пациента.
Источник:
http://www.hqlib.ru/st.php?n=114
