Aug. 1st, 2017
![[profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Великий Художник
Григорий Анисимов
Художник удивительный, ни на кого не похожий. Тышлер - живописец и график, театральный художник, скульптор - и во всех этих видах искусства - на холсте, бумаге, сцене - ярчайший сказочник, безудержный фантазер и мечтатель, рисующий мир всегда фантастически преображенным с помощью своеобразного языка метафор.
Есть такое верование: каждый человек встречает в своей жизни самых необходимых ему людей – любимых, друзей, единомышленников.
Случайных встреч, будто бы, не бывает. Словно сам Бог решает – столкнуть такого-то с таким-то или развести их в разные стороны навсегда.
И в моей жизни встретился необыкновенный по уму и сердцу, удивительный по таланту и природной одаренности человек – Александр Григорьевич Тышлер.
..На вершок бы мне синего моря,
на игольное только ушко!
Мандельштам
Мы были связаны на протяжении почти сорока лет, постоянно бывал в его мастерской, беседовал с ним, вместе ходили мы на выставки, сидели за одним столом. Я читал ему главы из своего романа о художниках восемнадцатого века, слушал его советы, писал о нем статьи, записывал его размышления. Он дарил мне свои работы и каталоги с трогательными надписями: «Дорогому другу на добрую память.
Уже двадцать с лишним лет как он ушел из жизни, но он и сегодня живет во мне. Я о нем думаю, вновь и вновь разглядываю его работы в Третьяковке, в Музее личных коллекций, нередко советуюсь с ним, словно продолжая давно начатый разговор по душам.
Надежда Яковлевна Мандельштам училась вместе с Тышлером в художественном училище в Киеве. Было это в 1917 году. Она часто рассказывала о Тышлере Осипу Мандельштаму, а в 1963 году прислала Александру Григорьевичу письмо такого содержания: «Осип Эмильевич после осмотра Первой выставки художников - станковистов(ОСТ) сказал мне: “Так и бывает – живет рядом с нами веселый добрый человек, покупает дыню, покупает краски, моет кисти, а потом оказывается, он - то и есть великий художник, гордость своих современников”». Мандельштам никогда не усомнился в своей оценке», – заканчивает свое письмо Надежда Яковлевна.
***
Воспоминания полностью

![[profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Великий Художник
Григорий Анисимов
Художник удивительный, ни на кого не похожий. Тышлер - живописец и график, театральный художник, скульптор - и во всех этих видах искусства - на холсте, бумаге, сцене - ярчайший сказочник, безудержный фантазер и мечтатель, рисующий мир всегда фантастически преображенным с помощью своеобразного языка метафор.
Есть такое верование: каждый человек встречает в своей жизни самых необходимых ему людей – любимых, друзей, единомышленников.
Случайных встреч, будто бы, не бывает. Словно сам Бог решает – столкнуть такого-то с таким-то или развести их в разные стороны навсегда.
И в моей жизни встретился необыкновенный по уму и сердцу, удивительный по таланту и природной одаренности человек – Александр Григорьевич Тышлер.
..На вершок бы мне синего моря,
на игольное только ушко!
Мандельштам
Мы были связаны на протяжении почти сорока лет, постоянно бывал в его мастерской, беседовал с ним, вместе ходили мы на выставки, сидели за одним столом. Я читал ему главы из своего романа о художниках восемнадцатого века, слушал его советы, писал о нем статьи, записывал его размышления. Он дарил мне свои работы и каталоги с трогательными надписями: «Дорогому другу на добрую память.
Уже двадцать с лишним лет как он ушел из жизни, но он и сегодня живет во мне. Я о нем думаю, вновь и вновь разглядываю его работы в Третьяковке, в Музее личных коллекций, нередко советуюсь с ним, словно продолжая давно начатый разговор по душам.
Надежда Яковлевна Мандельштам училась вместе с Тышлером в художественном училище в Киеве. Было это в 1917 году. Она часто рассказывала о Тышлере Осипу Мандельштаму, а в 1963 году прислала Александру Григорьевичу письмо такого содержания: «Осип Эмильевич после осмотра Первой выставки художников - станковистов(ОСТ) сказал мне: “Так и бывает – живет рядом с нами веселый добрый человек, покупает дыню, покупает краски, моет кисти, а потом оказывается, он - то и есть великий художник, гордость своих современников”». Мандельштам никогда не усомнился в своей оценке», – заканчивает свое письмо Надежда Яковлевна.
***
Воспоминания полностью

Оригинал этого поста находится по адресу http://ukhudshanskiy.dreamwidth.org/7442826.html
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
"Почему-то (на самом деле понятно, почему) старательно забывается, что борщевики - люди идеологические. А идеология ихняя - в версии «ленина» (говорят, между ею и версией мракса есть какая-то разница, и чувствительная) - вся насквозь про «производительные силы», «развитие социалистического народного хозяйства» и всё то, что обычно называется экономикой. Т.е. материализм и, кхм, заводоцентризм (отсюда и камлания современных сталиноидов про то, что, мол, подумаешь, репрессии да голодоморы, зато заводы, тысячи их!)."

Да, этот бездушный* "техницизм" проглядывает уже в ленинском определении коммунизма: "коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны". То есть диктатура большевиков плюс техника (вместо "электрификации" можно последовательно вставлять "химизация", "машинизация", "роботизация" и пр., - суть от этого не меняется). Люди здесь рассматриваются лишь как обслуживающий персонал огромной машинерии. Они нужны, чтобы питать механизмы, смазывать их, "лечить"-ремонтировать, подбирать за ними "какашки"-отходы.
Серьёзную задачу по преображению человека большевики перед собой никогда не ставили. Потому что считали, что человек и так совершенен во всех отношениях. Вот только проклятые буржуины-"паразиты" заели его и не дают ему проявить своё природное совершенство, свою мощь, талант и красоту. Стоит только передавить всех "паразитов", и человек тотчас сам собою преобразится, станет гением творческого труда. Типа, как Стаханов.
В целом, советский строй с его наивной верой в "техницизм" является органическим продолжением европейского модерна. В СССР был немножко "вывихнутый" модерн, как и в национал-социалистической Германии, но всё же модерн. Ленин и Сталин, - хотели они того или нет, - явились продолжателями дела Петра Первого. Недаром в СССР (да и в постсоветской России) относились с особым пиететом к этому царю и кое-где даже возводились памятники в его честь. Например, в Архангельске в 1948 году воссоздали памятник, который изображён на билетах банка России.

Влечение Петра к техническому мастерству можно сравнить с одержимостью. Кажется, он верил в магическую силу механического "кунстштюка". Да и все его нововведения шли по двум направлениям: либо чисто механическое заимствование внешних примет "цивилизации" (бритьё бород, немецкая одежда, курение табака), либо обучение предметам, необходимым для решения чисто функциональных задач: военной, технической пользы для государства. А книжки по культуре Пётр считал бесполезными. И в результате в России сложилась парадоксальная ситуация: при Екатерине Великой и Александре Первом русские пушки по качеству и количеству не отличались от французских, а русской литературы в то время почти совсем не было. Стоит ли напоминать, что А. С. Пушкин и вся тогдашняя интеллигенция читали французскую литературу, потому что на русском языке и почитать-то было нечего.
Тут любопытно вспомнить, что "в буднях великих строек" в СССР совсем не печаталась большая часть русских писателей даже начала - середины XlX века, а уж тем более конца XlX - начала XX столетия. Даже "попутчики" типа Боборыкина или Кропоткина не печатались, а уж тем более "клерикалы" и "антисемиты" типа Лескова или Достоевского. Поэты и писатели Серебряного века, всё русское зарубежье для строителей коммунизма "не существовало" вовсе. Были запрещены и Клюев, и Васильев, и Есенин. За томик Клюева, найденный при обыске, не расстреливали, как за томик Троцкого, но уже с карьерой можно было распроститься наверняка. "Ишь, ты! Читает, мыслит, думает... Как бы чего не удумал! Неблагонадёжный строитель коммунизма! Нет ему доверия".
Опять возвращаемся к тому, с чего начали: нужны лишь люди, как обслуживающий персонал машинерии, для решения чисто функциональных задач. И, в идеале, чтоб они, кроме своих профессиональных навыков, ничего не знали и ни о чём не думали. Это напоминает големов. Википедия сообщает, что, "согласно одной из гипотез, «голем» происходит от слова гелем (ивр. גלם), означающего «необработанный, сырой материал» либо просто глина". "Исполнив своё задание, голем превращается в прах."
*
Точнее бесовский, сатанистский. (Прим. Ukhud)

![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Подле меня в карете сидел англичанин, человек лет 36. Я обратился к нему с вопросом: что может быть несчастнее русского крестьянина?
Англичанин. Английский крестьянин.
Я. Как? Свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба?
Он. Что такое свобода?
Я. Свобода есть возможность поступать по своей воле.
Он. Следственно, свободы нет нигде, ибо везде есть или законы, или естественные препятствия.
Я. Так, но разница покоряться предписанным нами самими законам или повиноваться чужой воле.
Он. Ваша правда. Но разве народ английский участвует в законодательстве? разве власть не в руках малого числа? разве требования народа могут быть исполнены его поверенными?
Я. В чем вы полагаете народное благополучие?
Он. В умеренности и соразмерности податей.
Я. Как?
Он. Вообще повинности в России не очень тягостны для народа. Подушная платится миром. Оброк не разорителен (кроме в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности умножает корыстолюбие владельцев). Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный, как и где он хочет.
Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу.
И это называете вы рабством?
Я. Но злоупотребления...
Он. Злоупотреблений везде много. Прочтите жалобы английских фабричных работников — волоса встанут дыбом. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой — какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет об сукнах г-на Шмидта или об иголках г-на Томпсона. В России нет ничего подобного.
Я. Вы не читали наших уголовных дел.
Он. Уголовные дела везде ужасны; я говорю вам о том, что в Англии происходит в строгих пределах закона, не о злоупотреблениях, не о преступлениях. Кажется, нет в мире несчастнее английского работника — что хуже его жребия? Но посмотрите, что делается у нас при изобретении новой машины, вдруг избавляющей от каторжной работы тысяч пять или десять народу и лишающей их последнего средства к пропитанию?..
Я. Живали вы в наших деревнях?
Он. Я видел их проездом и жалею, что не успел изучить нравы любопытного вашего народа.
Я. Что поразило вас более всего в русском крестьянине?
Он. Его опрятность, смышленость и свобода.
Я. Как это?
Он. Ваш крестьянин каждую субботу ходит в баню; умывается каждое утро, сверх того несколько раз в день моет себе руки. О его смышлености говорить нечего. Путешественники ездят из края в край по России, не зная ни одного слова вашего языка, и везде их понимают, исполняют их требования, заключают условия; никогда не встречал между ими ни то, что соседи наши называют un badaud, <ротозей> никогда не замечал в них ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. Переимчивость их всем известна; проворство и ловкость удивительны...
Я. Справедливо; но свобода? Неужто вы русского крестьянина почитаете свободным?
Он. Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения! Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? Вы не были в Англии?
Я. Не удалось.
Он. Так вы не видали оттенков подлости, отличающих у нас один класс от другого. Вы не видали раболепного maintien <поведения> Нижней каморы перед Верхней; джентельменства перед аристокрацией; купечества перед джентельменством; бедности перед богатством; повиновения перед властию... А нравы наши, a conversation criminal <супружеская измена>, а продажные голоса, а уловки министерства, а тиранство наше с Индиею, а отношения наши со всеми другими народами?..
Англичанин мой разгорячился и совсем отдалился от предмета нашего разговора. Я перестал следовать за его мыслями — и мы приехали в Клин.
"В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности."

![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Подле меня в карете сидел англичанин, человек лет 36. Я обратился к нему с вопросом: что может быть несчастнее русского крестьянина?
Англичанин. Английский крестьянин.
Я. Как? Свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба?
Он. Что такое свобода?
Я. Свобода есть возможность поступать по своей воле.
Он. Следственно, свободы нет нигде, ибо везде есть или законы, или естественные препятствия.
Я. Так, но разница покоряться предписанным нами самими законам или повиноваться чужой воле.
Он. Ваша правда. Но разве народ английский участвует в законодательстве? разве власть не в руках малого числа? разве требования народа могут быть исполнены его поверенными?
Я. В чем вы полагаете народное благополучие?
Он. В умеренности и соразмерности податей.
Я. Как?
Он. Вообще повинности в России не очень тягостны для народа. Подушная платится миром. Оброк не разорителен (кроме в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности умножает корыстолюбие владельцев). Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный, как и где он хочет.
Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу.
И это называете вы рабством?
Я. Но злоупотребления...
Он. Злоупотреблений везде много. Прочтите жалобы английских фабричных работников — волоса встанут дыбом. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой — какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет об сукнах г-на Шмидта или об иголках г-на Томпсона. В России нет ничего подобного.
Я. Вы не читали наших уголовных дел.
Он. Уголовные дела везде ужасны; я говорю вам о том, что в Англии происходит в строгих пределах закона, не о злоупотреблениях, не о преступлениях. Кажется, нет в мире несчастнее английского работника — что хуже его жребия? Но посмотрите, что делается у нас при изобретении новой машины, вдруг избавляющей от каторжной работы тысяч пять или десять народу и лишающей их последнего средства к пропитанию?..
Я. Живали вы в наших деревнях?
Он. Я видел их проездом и жалею, что не успел изучить нравы любопытного вашего народа.
Я. Что поразило вас более всего в русском крестьянине?
Он. Его опрятность, смышленость и свобода.
Я. Как это?
Он. Ваш крестьянин каждую субботу ходит в баню; умывается каждое утро, сверх того несколько раз в день моет себе руки. О его смышлености говорить нечего. Путешественники ездят из края в край по России, не зная ни одного слова вашего языка, и везде их понимают, исполняют их требования, заключают условия; никогда не встречал между ими ни то, что соседи наши называют un badaud, <ротозей> никогда не замечал в них ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. Переимчивость их всем известна; проворство и ловкость удивительны...
Я. Справедливо; но свобода? Неужто вы русского крестьянина почитаете свободным?
Он. Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения! Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? Вы не были в Англии?
Я. Не удалось.
Он. Так вы не видали оттенков подлости, отличающих у нас один класс от другого. Вы не видали раболепного maintien <поведения> Нижней каморы перед Верхней; джентельменства перед аристокрацией; купечества перед джентельменством; бедности перед богатством; повиновения перед властию... А нравы наши, a conversation criminal <супружеская измена>, а продажные голоса, а уловки министерства, а тиранство наше с Индиею, а отношения наши со всеми другими народами?..
Англичанин мой разгорячился и совсем отдалился от предмета нашего разговора. Я перестал следовать за его мыслями — и мы приехали в Клин.
"В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности."

Оригинал этого поста находится по адресу http://ukhudshanskiy.dreamwidth.org/7442994.html

By State Library of Queensland
