Чудовищные корни путинщины. Зачинайся русский бред (3)

[ukhudshanskiy]

Пимен Иванович Карпов (1886–1963) – крестьянский поэт и прозаик; происходил из старообрядческой семьи, сектант.

«Да здравствует радость!»

…За мои же пророчества
Обречен я – святой и палач –
На мучительное одиночество,
На глухой, заколдованный плач.
Пимен Карпов «Моя жизнь (1919).

«Друг ты мой, товарищ Пимен! Кинем мы с тобою камень в небо, кинем. Исцарапанные хотя, но доберемся до того берега и водрузим свой стяг. А всем прочим осиновый кол поставим».
Сергей Есенин, дарственная надпись на фотографии (1916).

Летом 1922 года в родном селе при свете керосиновой лампы Пимен Карпов подводил итоги сотворенного с Россией, в том числе и не без его участия:
…А все-таки дело большевиков – в идее – христианское дело. Но проводит это дело в жизнь – Сатана, Но ведь в том-то и ужас, что иначе, как сатанинской тактикой, ничего нельзя пронести в жизнь – даже Божье дело. То есть сразу, сейчас. А ждать столетиями – кому охота? А впрочем, может в том и состоит каверза Сатаны, чтобы все сразу, сейчас.
Буржуи и вообще эксплуататоры, богачи – дети Сатаны. И поделом вору мука. Но если беднота их сейчас мучит, то какое право она имеет жаловаться на свои мучения в прошлом?
Нищие духовно – нищие материально. Сатана – отец в образе Христа. Заклание агнца – русского народа. Голгофа. […]
Толпа единодушна только в несчастье и нищете. Но как только нищие дорвались до «общественного пирога» – прощай единение, разговоры о солидарности трудящихся, о коммунизме и проч.!
Борьбу с крестьянами они называют «борьбой с эпидемией крупного рогатого скота». Крестьяне для них – не больше, чем рогатые скоты. Отряды ЧК так и называются – «отрядами по борьбе с чумой рогатого скота».
Кулаки изобрели средство для борьбы с тружениками: чуть что заметил за бывшим эксплуататором и заговорил о законности – сейчас тебе: «А, бандит, саботажник! В Чеку!» А так называемые ответственные и партийные работники, эти чекисты и проч., – это как сказка про белого бычка. Через 10 лет все нынешние ярые коммунисты будут ярыми защитниками собственности и «естественного подбора» сильных, то есть кулаков и головорезов…
Расстрел сидоровских ребят. Накануне расстрела играли в орлянку, гуляли, плясали, играли на гармошке, веселились. А на рассвете – черная карета и расстрел у вырытой канавы. Недострелянные матюкаются, клянут палачей за плохой прицел. Сначала первую партию расстреляли скопом. Потом привезли другую партию (13 человек), залп по этим, и все-таки… не убили до смерти и всех закопал в канаву живьем, стонущих…доктора не было, да и вообще «волынка».
О труддезертире, у которого произвели ревизию и самого взяли в трудармию, говорят: его выдали замуж за Ленина с приданым (корова, овечки и пр.).
В уездном город можно без конца наблюдать сцены, как ведут «ленинских невест», а за ними приданое: коровы, овцы, свиньи, куры и проч. …
Что такое РСФСР? Тот же великий мастер Адонирама (легендарный строитель храма Соломона в Иерусалиме), в котором могут выступать за свою настоящую идею представители… народа – только не русского. Русским даже говорить о русской нации запрещено.
Что такое ВЦИК Советов? Корпорация половых, обслуживающих трактир «Совнарком». Вместо всеобщего, прямого, равного и тайного голосования всеобщее воровство…
Страдания существуют для того, чтобы переплавить души, подобно огню, переплавляющего железо в сталь. Но бывает и так, что страдания совершенно уничтожают душу, из которой получается один только шлак, то есть ни годное ни для чего вещество. Вот кто в этом виноват? Кот виноват в безмерных страданиях человечества? Свобода? Глупость? Низость? Несправедливость? едва ли не более всего страдают именно угнетенные, а не свободные, умные, а не глупые, возвышенные, а не низменные, правдивые, а не лживые…

Сергей Куняев «Глухой, заколдованный плач…» // «Наш современник» 2007. № 2.


Читая такое, не сразу и поверишь, что автор приведенных слов совсем недавно сам находился у рычагов власти. В августе 1918 г. в газете «Киевская мысль» военный врач Лев Войтоловский, разбиравший когда-то роман «Пламень» (автор, писал он, «колдун, живодер, пророк, заговорщик, что угодно, но только не писатель»), замечал: «Сейчас Пимен Карпов – один из деятельнейших членов курского совдепа и, не боясь наготы своей, обильно поливает родную землю кровью и… делает из кабака церковь».

В. Злобин «Дух живет где хочет: “Пламень” Пимена Карпова» // «Сибирские огни». Новосибирск. 2021. № 9.




А вот фрагмент другого романа Пимена Карпова:
В гранитный особняк – дворец барона Толля, открытый из предосторожности только с черного хода, поздней ночью проходили поодиночке, путаясь в закоулках двора, угрюмые какие-то люди в котелках и пальто. Барон встречал их у дверей сам: прислуга, празднуя свободу, разбрелась на всю ночь (а может предупредительно хозяин разослал ее сам, чтобы избежать лишних глаз). Пришедших объединяло одно: страх перед неизвестным.
Это было тайное сборище истинно русских… По городу красногвардейцы ловили их и расстреливали на месте. Поэтому выходили в разведку истинно русские только ночью.
В полночь набралось до пятидесяти человек. Барон тут же, в передней комнате, и открыл пришедшим, в чём дело:
– Вопрос идет, господа, не только о жизни и смерти нас самих, но и о самом существовании культуры, истины и добра. Вот зачем я пригласил вас, господа.
Господа наперебой заскулили:
– Дождались, нечего сказать! В всё либералы проклятые!
– Жидовской кагал! Сионские мудрецы! Мы предупреждали в своё время – теперь пускай пеняют всё на себя…
– Поздно в этом разбираться! – продолжал барон. – Да и слишком самонадеянно. Настало время мiровых катаклизмов, буйства космических злых сил. Человеческими сердцами овладевает некто Тёмный. Чернь озверела. Убивают даже людей науки, людей творчества, без которых мiр – ничто. Не так давно зверски убит на улице профессор Штакельберг… Конец России, конец Европе! Власть в руках еврейских корчмарей, кавказских духанщиков и разной латышской мрази… Но беда не в том, что находятся русские идиоты, люди с разжиженными мозгами, одержимые манией облагодетельствования человечества и ради оного облагодетельствования собирающиеся отправить на тот свет половину всего человечества – лучшую его часть.
– Изверги!.. – неслось вокруг. Исчадье тьмы!..
– Но это все-таки не наш народ, а пришлый элемент. Народ русский тёмен и фанатичен, но совестлив. Я сам работаю на заводе, наблюдаю и …
– К чёрту!.. – раздались голоса. – Пришла гибель, так нечего рассусоливать!..
– Надо уйти в народ! – брякнул вдруг барон.
– Ай да рабоче-крестьянский барон!
– Удружил! Народником заделался!
– Один из лозунгов нашего союза – народность, вы разве забыли? – повышал голос хозяин. – Народ – всё! Завоевав доверие мужика, нетрудно будет усмирить и городскую сволочь, духанщиков этих.
– Хорош и мужик! Подождите, начнёт громить усадьбы…
– Мужик хорош, да мы-то плохи. Итак, вот мой план, – поворачивал Толль каменное свое угрюмое лицо с седыми усами то к одному, то к другому из истинно русских. – Вот план: ехать всем в свои деревенские усадьбы, опроститься, приняться за труд, а потом, возглавив крестьянство, ударить по городским корчмарям. Иначе гибель России, гибель культуры безвозвратны. Не думайте, что корчмарей так легко сбросить. К господству они стремились тысячелетиями. И если они достигли теперь господства, то это на года и, пожалуй, и на столетия, и мы…
Барона оборвал вдруг Храповицкий (он был тут), юля и вместе красуясь собой:
– C тех пор, как существует мiр, власть, господство всегда были в руках города. Я предлагаю, наоборот, бросить мечты о мужике, о деревне и остаться в городе, чтобы бороться тут с корчмарями не на жизнь, а на смерть! А с мужика драть семь шкур. Город – водитель! К чёрту мужиков, деревню!
– А я скоро думаю уехать в свою деревенскую усадьбу и оттуда действовать! – так сказал Толль. – Всё великое создавалось в уединении, в тиши деревенских усадеб… И мы, помещики, производители хлеба, поэты земли, – мы те же мужики.
Опять разволновалось сборище, закричало:
– Воздушные замки! Анархизм! Храповицкий прав! К чёрту землю! Жить в городе, бороться надо! Надо делать сборы, шить, действовать!
– Шью-то я, положим, шью, – это Храповицкий самодовольно. – Боюсь только, меня разошьют красные. Серьёзно. Уже начали сомневаться, что я – литейщик. Если бы не баронесса, меня давно бы уже усамосудили… Но вот барон хочет в степь куда-то уезжать с нею, а между тем нам необходимо обкрутить некоторых типов, пользующихся популярностью в рабочей среде… Особенно одного из них, некоего Сидорова… С помощью таких сделать восстание и свергнуть красных – плёвое дело. Абсолютно! Крутить врагов! Пулей! Бомбой! Динамитом! А для этого нужно… иметь… деньги и деньги.
В лоск это распластало многих. Всё на алтарь Отечества! Посыпались предложения, проекты, планы. Двинуть Европу на красных! Весь мiр! Оскопить всех евреев! Деньги должен иметь каждый из истинно русских, большие деньги, чтоб мстить проклятым корчмарям, а главное – чтоб бежать за границу, не оставаться же тут, в России, как предлагает этот выбитый из колеи сумасбродной своею женой-большевичкой барон. Да и за Штакельбергом отправляться на тот свет смысла нет. Планы. Тысяча планов! А выполнение всех планов поручить Храповицкому – этот спасёт! [Храповицкий – чекист; по словам публикатора романа Сергея Куняева, «вечный оборотень и обманщик»]
– Денег дайте – спасу… – ломался уже пройдоха. – Без денег – ни шагу! Объявляю вот денежный сбор!
Но кто-то заорал тут благим матом:
– Красные на лестнице! Спасайтесь!
Кто-то взвыл волком. Кто-то бросился под диван – спасаться от красных, а вернее – от денежного сбора. Храповицкий, уходя, крыл всех неблагим матом. Барон Толль с презрением закрыл за ним дверь.
На этом спасение России и кончилось.

Пимен Карпов «Кожаное небо» (1920-1922).


В 1991 году в издательстве «Художественная литература» вышло первое избранное Пимена Карпова в серии «Забытая книга», включившее в себя роман «Пламень» в поздней авторской редакции 1924 года […], книгу стихов «Русский ковчег» и неизвестные главы из романа «Из глубины». По выходу этой книги в издательство пришло письмо из Старого Оскола от писателя Николая Харченко, в котором он сообщал буквально следующее:
«Пимен Карпов и Н.С. Хрущев – земляки. До появления “с грудой написанного” в “Советском писателе” он, насколько мне известно, побывал с рукописями у Хрущева, оставлял их у него. Сам Хрущев вряд ли что читал, но кто-то из доверенных лиц ознакомился и поморщился. Но Хрущев посоветовал дать хоть что-нибудь приемлемое. Выбор пал на воспоминания о былом, и они, якобы в страшно отцензуренном виде, опубликованы. Земляки с трудом достали эту книгу, но местные идеологи не разрешили выставить ее на стенде в районном музее рядом с портретом Пимена Карпова. Якобы чуть не сам Суслов сказал, что опубликование воспоминаний было крамольной ошибкой, идеологической безпринципностью Хрущева» (Сергей Куняев «Глухой, заколдованный плач…»).

Источник публикации: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/773377.html