– Впечатления детства оказывают сильное влияние на писателя?
– Я уверен, что в действительности они определяющие. Взять любого большого писателя – у него что-то было в детстве. Толстой рано потерял родителей, Лермонтов до пяти лет не мог ходить, Достоевский болел и родился возле кладбища и сумасшедшего дома…
– Вы-то вроде жили в заповеднике…
– У меня в детстве было достаточно травм и потрясений. И я рос, конечно, в репрессивном обществе. Все было пропитано насилием – в саду, в школе, на улице, в семье… Если человек пишет не только ради денег, а ищет для себя ответ, то этот человек не удовлетворен миром, собой. Если человек всем доволен, ему незачем писать, не надо выдумывать миры. Так что все писатели – неудовлетворенные люди. Что может создать довольный человек? Только памятник собственному самодовольству.
– Тема насилия играет в ваших книгах важную роль…
– Для меня насилие – загадка. Почему люди не могут без него обойтись? Надо обязательно давить кого-нибудь, самоутверждаться, причем в любой ситуации. Порой встречаешь человека, начинаешь с ним говорить и чувствуешь, что он тут же пытается самоутвердиться. Это разлито в воздухе – раздавить, подмять чужую волю, даже за чашкой кофе.
Россия в ХХ веке, да и в прошлые века, пропитана насилием.
Я ненавижу насилие и чувствую его просто как стихию. Это одна из моих тем. Она меня болезненно интересует. Не могу сказать, что я мазохист. Достоевского притягивала бездна. Тоже тяжело. А я заглядываю в страшный и таинственный сосуд по имени «насилие».
– А секс?
– Секс важен. Даже не секс – важны женщины. Их помощь. Их энергия. Их космизм. Все судьбоносные решения у меня проходили через женщин. Женщина притягивает меня как космическое существо, в чем-то очень непохожее на нас. И я не выделял бы секс в отдельную стихию. Не могу сказать, что я завернут на сексе, что каждый день мне нужно им заниматься.